Фили уже не кричит, когда сильные руки приподнимают его, и дядя снова срывается в рваный ритм. Он только надсадно и хрипло дышит. Все заканчивается даже быстрее, чем могло быть. Но Фили не испытывает облегчения от этого. Он уже почти вообще ничего не испытывает. Его охватывает полная апатия, желание забиться куда-нибудь в уголок, спрятаться. Он терпеть не мог показывать кому-либо, даже Кили, себя в такие моменты – как не редки они бывали.
Даже вспышка брата, и его – по сути страшные – слова, не приводят Фили в чувство. Он бессильно весит в руках дяди и почти рад, что ничего не видит за волной упавших на лицо светлых волос. Руки Торина разжимаются. И Фили все-таки приходится опереться на дрожавшие ноги. И только потом снова слышит голос дяди. «Тише? Я вроде и не кричал...» − отстранёно думает Фили. Он чувствует как ему развязывают руки, убирают с шее петлю, как разворачивают. И Торин, словно бы очнувшийся от забытья, обеспокоенно заглядывает ему в лицо, подтягивает штаны, завязывая их.
Фили не видел его лица, когда дядя его насиловал, и потому сейчас, утомленные перепуганный разум воображает, что это был вовсе не Торин. Кто-то другой, чужой, мерзкий. А дядя здесь что бы спасти и помочь. Но Фили не позволяет себе уцепиться за эту глупость. Торин просит что-то сказать, но юноша не знает что. Ноги его почти не держат и хочется упасть на колени, уткнуться лицом в его плечо и плакать, горько навзрыд, как он не плакал последние лет шестьдесят… И все та же апатия не дает сорваться. «Что мне сказать...»
Стыдная боль между ног тоже не способствует обретению трезвого рассудка и силы воли. Сейчас он понимает, что одна часть его мира разрушена. И возможно безвозвратно. Раньше он всегда мог прийти, подставить макушку под дядину руку и поделиться сомнениями, поискать совета или утешения. А теперь... Старики правы: меньше знаешь, легче спишь. А по настоящему больно можно сделать только очень близкий. «А ты не сделал? Себя жалеть всегда легче.» Дядя снова спрашивает, но Фили почти не слышит. «И ты никогда не сможешь больше искать у него ободрения и защиты...» − гнусно шепчет обида. И старший все-таки шагает вперед, высвобождая запястья из рук дяди, упираясь ладонями ему в грудь, утыкаясь лицом между плечом и грудью. Он плачет – глухо и почти беззвучно, с нервно вздрагивающими плечами, выплескивая напряжение. «Может быть ему было бы легче, если бы я его ударил?» - проскальзывает мысль, − «Какая мне разница, как ему было бы легче... мне легче плакать, вынуждая его меня обнять и шептать всякую успокоительную чушь.» Раньше Фили никогда не позволял себе плакать у кого-нибудь на виду.
«Кили!» − вот эта мысль действительно отрезвляет. Брат до сих пор прикован. Фили отстраняется, опирается ладонью на стол. Больше всего хочется лечь и не шевелиться, но он упрямо стоит.
− Смогу, − голос звучит хрипло. Голова судорожно работает. Фили с ужасом понимает, что он не знает что теперь – когда все сделано одним, сказано другим. Он чувствует себя в центре водоворота. «И нет права на ошибку».

Когда его отстегивают, Кили не сразу понимает в чем дело. Привычные, знакомы с дества, самые родные после брата, уверенные руки дяди поднимают его, переворачивают, усаживают. Юноше безразлично происходящее. Он не может оторвать взгляд от брата, следит за ним, будто кто-то пытается отобрать. И только когда от рассеченной спины отлепляют рубашку закусывает губы, сдерживая стон. Не стоит тревожить Фили еще и своей болью. Хватит того, что причинили ему. Причинил. Торин. Казалось, что внутри Кили все выжжено. По крайней мере все, что касалось дяди. Или теперь уже не дяди? Впрочем, переживаний по этому поводу тоже не было. Все мысли занимал только брат. Но когда на плечи ложится пушистый мех плаща, а такие знакомы пальцы убирают с лица прилипшие пряди волос, юноше мучительно хочется отделить руки от их владельца. Потому что, не смотря ни на что, они принесли уют и тепло. Чувство защищенности, как в детстве. И это было больнее, чем удары кнута. Чудовищная разница между воспоминаниями.
Кили раздраженно стряживает руки, кидаясь к брату настолько быстро, насколько это возможно, падая к его ногам и обнимая колени, прижимаясь к ним то щекой, то губими. Стоять сил у него сейчас не хватило бы.
- Фили... - Голос похож скорее на хрип, но младший пытается передать одним словом все, что чувствует. Всю свою любовь и поддержку. Самое главное существо для него. Центр его мира. Его брат. И он не должен позволить ему сломаться, не может потерять его, сильного и уверенного старшего, который всегда знает как лучше. И если для этого надо будет убить Торина... Да хоть Дис, он не задумается ни на мгновение. Что угодно, только бы брат снова улыбнулся своей мягкой, вссетлой улыбкой.

Реальность медленно брала свое и до Торина доходили те слова, что сказал Кили. Его отказ от Короля как от семьи, его нежелание быть одного рода с ним... 'Ну что ж... Двоякое выражение, которое тебя лишает не только той власти, которая у тебя есть, но и той защиты, которую я предоставлял тебе и твоему брату до этого.' Кажется, будто внутри унялся тот ураган чувств и эмоций теперь Торин мог вновь взглянуть на ситуацию более трезво. Да, его поступок был зверским и слова младшего племянника были весьма предсказуемы, как и его желание оттолкнуть ладони Короля от себя.
Торин молча наблюдал за ними, едва повел плечом, напуская на себя вид безразличного ко всему происходящему гнома. Пускай говорят, пускай обнимут друг друга и ощутят ту самую братскую поддержку, которую Торин больше не мог получать. Возможно после всего, что случилось тут, они будут еще яростнее защищать друг друга. Возможно, к ним придет осознание того, что не всегда семья - это защита и тепло, но и с какой-то стороны угроза. Возможно, теперь они всегда будут аккуратны в поступках и словах.
Он видит, как Фили опирается о младшего, обнимает того и Торин позволяет себе пройтись за их плащами, подымая вещи с пола и удерживая их на предплечьи. Пока племянники переговариваются и он слышит их голоса, он может не смотреть на них, не следить за тем, чтоб все было в порядке. Когда же он вновь поднял взгляд на братьев, Фили внимательно на него смотрел и задал вопрос. Торин на первое мгновение растерялся, не зная, что ему ответить и в какой формулировке. И тогда решил пойти по самому привычному пути: вновь отдать короткий приказ, пряча за ним смущение.
- Наверх, в купальни. Надо привести вас в порядок, - открыв дверь и отойдя чуть вбок, показывая, что он пойдет за ними, Торин ждал, пока двое молодых гномов пройдут мимо и начнут подыматься. Не то, чтобы он не доверял им и боялся, что они свернут куда-то в другие коридоры и затеряются в Эреборе. Нет, он хотел просто проследить за тем, чтоб никто из них не оступился и дошел до купален.
Пропустив племянников и перехватив поудобнее их плащи, Торин вышел из пыточной, прикрывая дверь. Трудно было не отметить походку старшего и то, как Кили старался лишний раз не дергать руками, чтоб не потревожить свою спину. Хотя Торин и старался поаккуратнее с кнутом, скорее показательно ударив того парочку раз, синяки уже были хорошо видны.
Спустя какое-то время они таки добрались до купален. В это время, учитывая прошедший праздник, Торин не ожидал увидеть хоть кого-то из подчиненных. И именно это его радовало – не хватало, чтоб кто-то из праздношатающихся гномов видели их троих в таком виде. Зайдя вслед за племянниками, Король закрыл за собой дверь и скинул на ближайшую скамейку плащи племянников.

«Купальни, этого следовало ожидать...» Пока они идут – и Фили упорно пытается идти так же уверено, как и всегда, но у него не выходит – он успевает обдумать и принять решение. Он не уверен, что все пойдет именно так как он задумал. Он теперь вообще ни в чем не уверен, кроме тепла тела прижимающегося к нему брата. И попробовать стоит.
Фили с самого детства терпеть не мог унизительные наказания. И потому на резкое: «Нашкодил – иди подмети двор», хватался за веник с таким энтузиазмом и счастливой улыбкой, словно бы всю жизнь только об этом и мечтал. Вот и сейчас, он смотрел на спокойное лицо дяди, который выглядел так как будто ему плевать. Вспоминал беспомощный шепот «Шшш... все уже закончилось».
И его губы невольно раздвинула улыбка. «Нет, дядя, все только начинается.» И он и Кили не хотели знать Торина таким, но он показал. Значит теперь ему предстояло узнать других – их.
– Ну, – он проходит рукой по волосам брата, – Не куксись, – и усмехается уголком губ, – Сыграем? – вкрадчивый голос. «Ну же, в четыре руки, ты всегда умел мне подыгрывать.»
Старший отпускает брата и с сияющим лицом, уверенным – на сей раз действительно уверенным – шагом идет к дяде.
– Делится с родственниками? – он наклоняет голову на бок, и улыбка становится ещё более сладкой, – Да не вопрос... – Фили ниже Торина, но вскидывать голову не собирается и потому взгляд получается исподлобья, и в сочетании с улыбкой и вкрадчивым тоном выглядит особенно... похабным? – Тебе ведь понравилось, да? – юноша касается плеча дяди, накручивает на палец прядь его темных, вьющих волос, – Я слышал, что нравилось. Что тебе было хорошо... – целует темный локон, – Так вот... раз с родственниками нужно делиться, то пожалуй, будет справедливо, если  ты поделишься с нами? Не так ли, братик? – Фили совершенно не уверен, что даже вдвоем они справятся с дядей. Да и ему совершенно не хочется драться. Он совершенно не уверен, что сможет собрать из кусочков разлетевшийся в раз мир. «Мне было больно и страшно... а ты не помог... Теперь моя очередь...»

Первой реакций Кили было броситься вслед за братом, снова прижаться к нему, даже небольшое расстояние пугало. Но уже через мгновение до сознания дошли слова брата, как и тот факт, что Фили шел сам. Юноша понимает, что старший затеял какую-то игру. Он еще не совсем понял какую, но сомнений поддержать или нет не испытывал. Конечно, поддержать. И потому, когда дядя начал раздевать брата, не кинулся отбивать, а замер, ожидая что будет дальше. И спокойно воспринял приказ Торина раздеваться.
Скинув одежду, он уже совершенно уверенно и спокойно последовал за родственниками, опускаясь в воду за спиной дяди. Фили вряд ли был против отмыться, к тому же не высказывал никакого возражения, так что по этому поводу младший не волновался. Он осторожно коснулся волос дяди, все еще собранных в хвост, и расстегнул зажим, оставив тяжелые пряди рассыпаться по спине. Он помнил как любил в детстве эти волосы, играть с ними, перебирать. Как любил те редкие случаи, когда Торин разрешал рассчесывать и заплетать их...
Кили медленно скользнул руками по телу дяди, обнимая, уткнулся носом в волосы напротив уха.
- Я поделился с тобой... дядя. - Голос был предельно мягким и, как ни странно, не дрогнул. - Теперь твой черед.
Младший перевел глаза на брата в поисках поддержки и одобрения. Так ли он понял? Впрочем, юноша почти не сомневался, что понял правильно. И будь что будет. В конце-концов, как бы они ни были виноваты, все трое, они были семьей... были. Кили не хочет терять самого близкого после брата гнома. Первая ярость прошла, вернув возможность спокойно рассуждать. Да, вряд ли он сможет простить, но... больше всего младший хотел вернуть время на сегодняшнее утро, что бы всего этого не произошло, что бы он мог продолжать так же сильно и непоколебимо любить Торина, верить в него, доверять ему. Он знал, что не забудет. Но и выхода не видел. И надеялся только на брата. На то, что он, как всегда, решит правильно.

Торин мягко дотрагивается до плеч Фили, будто бы пытаясь смыть следы укусов и наливающиеся синяки. Конечно, он знает, что это невозможно — они сами сойдут через пару дней, возможно, даже через сутки — старший часто мелькал под солнцем и кожа темная, отметины не особо видны. Король чувствует, как старший племянник напрягается и его можно понять — перед глазами у Торина не самая радужная картина.
Младший где-то сзади, прижимается к спине и высвободил волосы из хвоста. Не будь Торин настолько привыкшим к тому, что надо скрывать все свои эмоции в себе, давно бы вздрогнул. «Ты ведь говорил, что не семья я тебе больше. Что ж ты сейчас не вертишься вокруг старшего, пытаясь отобрать и самому все сделать?»
Едва нахмурившись и проводя по шее, видя на ней отпечаток от хвоста кнута, Торин понимает, что еще бы немного и он мог бы запросто убить Фили. Дрогнула бы рука, разозлили бы окончательно, дернулся б старший вперед — и все.
Он не удостаивает их ответом, следя за движениями обоих племянников и продолжая мягко обтирать старшего рубахой, иногда просто выжимая теплую воду ему на кожу. И когда ж они успели так вырасти, всего-то пару лет назад были совсем детьми, которых не составляло труда отмыть за пару минут. А сейчас оба взрослые, большие, крепкие воины. Не трепетные девы, которые причитали бы всю жизнь о случившимся.
Торину трудно извиняться, он не привык к тому, чтобы просить прощения у кого-либо: чаще всего все его поступки были выверены и правильны, но сейчас — совершенно иная ситуация. Но все слова собираются в горле комком и не дают порой и вздоха сделать, заставляя скорее надсадно хрипеть. Он отбрасывает попытки что-либо им сказать, доказать, извиниться, попросить прощения. Просто мягко целует старшего в висок, едва прикрывая глаза и позволяя себе на мгновение хоть немного расслабиться, перестать хмуриться, вздохнуть. Сейчас он понимал, что надо быть очень аккуратным. Но что делать, что говорить, как им объяснить, что он виноват и готов любыми способами загладить вину? Нет таких слов у Торина, никогда он не найдет их. Так же как и не сможет смыть своей рубахой воспоминания у Фили, Кили и себя.
- Можно? - он мягко опускает ладонь с мокрой тканью вниз, к животу старшего.

Дядя словно бы не слышит, не отвечает. Только губы нежно касаются виска. Откуда только он знает, что Фили нравятся такие поцелуи? Если бы его ещё сопровождало тихое извинение или обещание... старший бы сдался, простил... Но дядя молчит. «Слишком горд? Или слишком растерян? Слишком привык никогда не ошибаться?»
И Фили злится... Потому что эта единственная ошибка тоже была... слишком... В ушах все ещё отдаются отзвуки того почти звериного довольного ворчания. «Мне было страшно и больно. Ты насиловал меня на глазах у брата. И наслаждался... упивался этим. Ты, правда, думаешь, что это так просто простить?!»
Дядя что-то тихо спрашивает. До Фили не сразу не доходит смысл его вопроса, но за него решает брат, и как обычно правильно решает.
– Раньше тебя не слишком волновало можно или нельзя... – не сдержал яда старший, и прижавшись всем телом провел губами по шее дяди, чувствуя как скользит вниз по животу рубашка, ведомая рукой брата, – Как долго ты собираешься делать вид, что все так, как должно быть. Или признай, что ошибся... или наслаждайся – третьего не дано, – губы касаются ямочки под ухом, тихий голос превращается в вкрадчивый шепот, – Заимствуй меня раз в неделю... для проформы... – он намеренно копирует те интонации с которыми Торин говорил это им обоим, – И заставляй его смотреть... Сделай нас шелковыми и забитыми... тебе же понравилось. Слишком много удовольствия было в твоем голосе, – Фили соскальзывает с колен, отпуская пальцы брата, встает в воду между его колен, и замирает. Дядина голова оказывает где-то на уровни груди.
– Посмотри на меня... Я не верю, что ты настолько слаб, что не умеешь смотреть на то, что натворил... – тихо вкрадчиво.
«Теперь моя очередь наказывать. И моя очередь наслаждаться.»
Только удовольствия он не испытывал. Фили хотелось, что бы дядя снова сгреб его в охапку, усадил на колени, поцеловал в переносицу или макушку как в детстве и заявил, что он говорит глупости…
Или... он сам не знал, чего он хотел. Больше всего, проснуться в объятиях брата утром этого идиотского дня. Когда ничего ещё не произошло.

Кили смотрит как брат встает, нависая над дядей, и в его душе что-то поворачивается. Даже разукрашенный синяками, Фили прекрасен. И вкрадчивые интонации в его голосе заставляют Кили прикусить губу, сдерживая единый порыв - броситься к брату, обнять его, отдаться ему... Но сейчас было дело поважнее. Тяжелые пряди ториновых волос щекочут голую кожу и это оказывается удивительно приятно. "Ну же, братик, чего ты хочешь? Или... Уж не того же ли?.."
Младший улыбнулся, мягко отбирая у дяди намокшую рубашку. Стоило бы, конечно, найти что-нибудь посерьезнее, но не было ни времени ни желания. Младший быстро скрутил ткань в своеобразный жгут. Он снова наклонился к уху дяди, прижимаясь грудью к его спине.
- Если ты сейчас уйдешь... мои слова останутся в силе. Но ты же не уйдешь?
Кили еще раз вопросительно посмотрел на брата, ища подтверждение своим мыслям. И, увидев в голубых глазах одобрение, осторожно, будто касаясь опасного зверя "Впрочем, почему будто? И правда зверь. Опасный. Очень" завел руки Торина за спину, натыкаясь на подхватившие движение руки Фили. И быстро, пока старший держал, связал запястья. Мысли что они делают что-то не так, что это их дядя, их король, в конце-концов, не возникало. Да, с общественной точки зрения, это было неправильно и отвратительно. Но с этой стороны неправильна и отвратительна была и их с Фили любовь. А ее такой считать Кили отказывался. Так что он давно привык доверять только своему чувству правильного. И сейчас оно говорило, что все идет как надо.

Он повел плечом, чувствуя, как его запястья стягивают вместе, связывают мокрой тканью. Предусмотрительные мальцы, понимают, что их двое, но Торин все еще остается сильнее их вместе взятых. И хотя без позволения на то Короля, младший вряд ли связал бы ему руки, Торин благосклонен в этот раз. Разве что едва сжимает ладони, проверяя – туго ли, крепко ли связал?
Он чувствует на своих губах старшего – тот прижимается своим ртом, целует, а Торину это не нравится – слишком уж это… собственнически. Чтоб Короля кто-то целовал таким образом – надо иметь удачу, наглость и умение быстро убегать потом от последствий. Торин приподнимает бровь в вопросе, ожидая объяснений на свой вопрос и вскоре получает ответы.
Он следит за языком Фили, мелькнувшим на губах, облизывающим их и Торину кажется, что он то-то пропустил, когда не заметил, что у старшего они настолько… яркие. Зрение сейчас на пределе возможностей, в крови – предательский адреналин, что заставляет все пять чувств обостряться. И он чувствует на коже ладони старшего, чувствует, где и как и чем он прикасается к нему, знает, что младший рядом – по теплу его тела, что жмется к спине.
Оба гибкие, сильные, желающие расплаты – но не такой постыдной, какая была у самого Торина.
Не трудно сдерживать себя, когда по прошествии многих лет терпел множество пыток. Совсем не сложно глушить в себе чувства и эмоции, просто перенаправляя свое внимание на воду, на блеск теплого камня, на свет, на что угодно. Ему надо всего лишь с достоинством это пережить – отдать то, что задолжал, сделать то, что нужно, вытерпеть то, что заслужил.
Он косит взгляд на Фили, слушая его шепот – про то, как ему было нехорошо там, внизу. «А ты что ожидал, мальчишка? Что я тебя похвалю за то, что ты мне наговорил? Потреплю по волосам, отметив юмор шутки там, в зале? Да, метод жестокий, но ты сам заслужил. Как и младший.»
Торин едва повел плечами, чувствуя, как напрягаются лопатки, прогибаясь в спине и потираясь горячей коже о грудь младшего, уходя от прикосновения Фили. Неприятно? Нет, скорее просто не хочется такого – контакта. Он бы понимал, если б все было болезненно и грубо – в отместку за ту боль и унижения. Но эта нежность – не ему предназначена. Он понял, что двое братьев – не только братьев. Намного ближе, намного интимнее, намного… связаннее. Странно, где-то неправильно, но… если им это не мешает – то пусть, пускай живут так как хотят. Главное, чтоб не позорили их семью, главное, чтоб не выдали себя. И если в походе этого не произошло – значит, все нормально, они научились хотя бы этому.
Этому и связыванию, да.

Доверься мне, не доверяйся мне. (с)

- Прекрати… - Фили едва-едва сердится. Вот только что дядя смотрел на него, а теперь отвел взгляд и глядит куда угодно: на воду, на край купальни, на... все, что угодно – кроме племянника. И это злит. Вечно он так: вроде и с ними, а на самом деле в своих королевских делах и мыслях. И отодвигается, словно бы избегая прикосновений. «И ведь наверняка думаешь про себя: «Ладно, через пол часа это закончится. Все кончается.» Нет, дядя, не выйдет. Я не позволю убегать. Это твое наказание, в конце концов!» Ему хочется приказать: «Смотри на меня!», но в голову приходит мысль лучше.
Фили прижимается губами к груди, и не торопясь, проводя ладонями по животу, расстегивает пояс.
- Расслабься, - тихо просит он, - Я же сказал, тебе понравится. Ты уже сегодня один раз забыл кто-то ты, второй раз должен быть проще первого... – Фили снова приподнимается, любуется глазами дяди – «Лучше Аркенстона, хотя ты мне не поверишь...» - и закрывает их широкой полосой ремня.
- Ну же, почему ты вечно отделяешь себя от нас... - мурлычит старший связывая ремень, не так сильно, что бы на лице остались полосы, не так слабо, что он развязался, - Мы одной крови...
"Не я не про проклятье нашего рода... Я про другое..." он продолжает прерванное занятие, спускаясь медленными тягуче-нежными поцелуями ниже, обводя пальцами сильное тело, шрамы... 
- Думаю, тебе надо пересесть на ступеньку выше, дядя, - почти чопорно, если бы голос так не плавился от возбуждения.

Кили чувствует, как напрягается дядя, и спешит успокоить его нежными прикосновениями и поцелуями. Идея брата завязать глаза Торину приводит его в восторг.
- Расслабься, дядя. Все будет хорошо. Обещаю. - Он осыпает мягкими прикосновениями губ спину и плечи короля, не оставляя без внимание и его шею, и отпускает только тогда, когда Торин встает, вслепую поднимаясь на ступеньку выше. Младший только и успевает, что подскочить на ноги, что бы на него не наступили, тоже немного отойти и снова обвить руками сильное и большое тело, поддерживая и направляя.
- Думаю, теперь тебе следует сесть снова. - Кили мягко надавливает на плечи. Это совершенно непривычно - ласкать кого-то, кто выше, больше, настолько сильнее. - Расслабься. Просто расслабься, отпусти себя. Если ты будешь настолько сдержан, никто из нас не получит удовольствие. А мы ведь этого не хотим, не так ли? - Младший бережно собирает волосы дяди в кулаке, убирая прилипшие к лицу и спине пряди. Он не собирается тянуть за них, или причинять какое-либо неудобство, просто хочет почувствовать их тяжесть в своих руках, попробовать какие они на ощупь. И ему нравится ощущение. Чего-то нового, чего-то бесконечно приятного. Надежного. Гнев и обида почти прошли. Сейчас Кили чувствует почти любовь. Но не ту, что была раньше, не любовь к Торину, как отцу, наставнику, королю, примеру для подражания, а любовь... как желание обладать и отдаваться. При это обладать - больше.