Дякую тобі,
За те що ти завжди зі мною
І навіть так як я хотів
І не без бою,
Але й без непотрібних слів

дополнительный саундтрек

Все казалось таким знакомым и таким странным.
Драгомир, привыкший к веселой, шумной жизни, к попойкам, тусовкам и гулянкам, совершенно не был готов к одному – что сейчас будет так тихо и непривычно. Каждый раз все заканчивалось совершенно не так – с Мором или без. Он всегда чувствовал себя живым, даже более того, хотя и не мог этого описать. Но сейчас? Сейчас он чувствовал, как внутри него собираются какие-то осколки, словно с силой закрытая дверь не только смахнула пыль у Мора в лофте, но и что-то нарушила внутри. Драго было непривычно, интересно и немного страшно – самую малость. Он привык доверять себе и своим ощущениям, привык к тому, что все было именно так, как он хотел. Сегодня должен был бы самый удивительный вечер, какой только мог случиться, но вместо этого он сидит в тишине, слушая то ли стук стрелки часов, то ли свою кровь в ушах, медитируя на этот звук, и нервно хватается за обивку дивана. Это все словно было его линией защиты, его последним рубежом, за которым он мог просто закончиться. Драго очень боялся упасть – и не только с дивана. Он боялся упасть в глазах Мора.
А  тот куда-то ушел, не говоря куда, не откликаясь на его зов. Или Миру только померещилось, что он прокричал имя мужчины? Горло саднило так, будто он прокричал минимум сутки, но все это было лишь от сигарет – чужих, недорогих. Они драли горло, садили голос, заставляли постоянно откашливаться, словно это единственное лекарство.
Драго пытался отслеживать хоть что-то в лофте – следил за неестественным электрическим светом, мягко льющимся от напольной лампы. Они ему нравились. Они были почти обыкновенными, почти не привлекали взгляд, но именно сейчас Драго понимал – они ему нравились. Нравился мягкий свет, нравился дизайн, нравилось расположение. В этом всем было столько деталей, которые он не рассматривал, на которые поляку просто не хватило ни времени, ни желания, ни сил удерживать себя в своих порывах, ни терпения. Сейчас же он просто все рассматривал, отвлекаясь от себя, давая просто привыкнуть ко всем ощущениям. Это было интересно, это почти отвлекало от всех неприятных ощущений, неприятных эмоций, заставляло оживать, думать.
На полу были знакомые письма. А между ними, почти что грустно прикрытые, лежали билеты. Мор хотел его куда-то повести, показать ему что-то свое. Почти как тогда, в Чехии, Мир показывал ему маленькую кафешку, где можно было купить один из самых вкусных морсов, которые он когда-либо пил. Драго на момент стало почти что стыдно, как тогда, в детстве. Они тогда еще жили в его родной Польше. Он тогда разбил мамину любимую чашку для кофе и ей пришлось прервать на один день свой утренний ритуал – выпивать этот напиток она любила именно из старой фарфоровой. Никто его и не думал ругать: погладили по волосам, сказали не брать голову и… она все равно была старой. Но тогда он не знал куда себя деть. Так и сейчас, сидя на диване, Драго чувствовал себя странно разбитым и эти билеты, эти чертовы билеты почти что молча укоряли его из-под остальных бумаг, которые пару часов Мору показались важнее Милоша.
Драго попытался выпустить из головы эту мысль, отвлечься на что-либо другое. Но это было почти так же нереально, как и перестать  резко реагировать на все, что ему не нравилось. Мир не привык себе отказывать во всех своих идеях, и теперь эти чертовы билеты, укоряя его вместо Мора, привлекали слишком много внимания. Драго немного повернулся, осматриваясь, оглядываясь – нет ли Ферштнера? Но тот ушел и пока что не было слышно в ночной тишине его тихих шагов. У немца походка иногда казалось кошачьей, и было трудно определить, когда он подходит, но это касалось лишь тех моментов, когда Милош-Эйри был чем-то заинтересован и активно разговаривал. Сейчас же его внимание переключалось с одной вещи на другую, не в состоянии удерживаться на двух одновременно. Драго это уже не смущало – казалось, весь вечер он зациклился лишь на себе, и у него было время принять это на сегодня.
Мягко потянувшись ладонью, удерживаясь другой за диван, не доверяя себе более на эти пару часов, Драго подхватил указательным и средним пальцем билеты, подтягивая их к себе, зажимая в ладони. Обычная бумага, ничего особенного. У этих клочков не было ни глаз, чтобы укорительно на него смотреть, ни рта, чтобы его отчитывать. Но почему-то именно они заставляли Драго напрягаться. Мыслей не было, оставались лишь чистые ощущения и они подсказывали поляку, что не будь он таким резким засранцем, все могло бы закончиться совершенно по-другому.
- Могло, но случилось, - Драго одними губами согласился с этими чертовыми билетами, чувствуя во рту горечь то ли от правды, то ли от дешевых сигарет. Чертов парень отдал ему пачку в обмен на слишком хороший поцелуй как для такой отравы.
Рука не могла сильно сжать билеты, словно боялась их комкать. Пожалуй, Драго хотел бы один забрать и вложить в какую-либо любимую книгу, чтобы не забывать этот момент. И хотя это ему казалось сейчас маловероятным, но перестраховаться хотелось.
Драго опять откинулся на диван, прижимаясь щекой к обивке, теребя в ладони билеты. Он пытался набраться хоть каких-то сил, но пока еще не знал для чего. Извиниться перед Мором? Милош не умел извиняться, ему сама идея казалась странной и совершенно не его. Пойти выпить хоть что-то от отвратительных ощущений? Пойти в ванную? Пойти спать? Драго терялся во всем этом, не в силах ухватиться хотя бы за одну идею, как на смену ей приходила другая. А уж когда послышались тихие шаги, Драго попытался замереть, забывая как дышать. Ему все еще казалось, что его дурацкая идея аукнется не только отвратительными ощущениями от дешевых сигарет и не менее дешевого алкоголя. Но Мор будто был соткан из спокойствия, умиротворения и доброты – Драго впервые почувствовал кого-то еще именно так, забывая о себе и своих неприятных ощущениях.
Поляк услышал тихую музыку и она его почти успокоила. Так же как и присутствие Мора рядом. Милош даже не заметил, как закрыл уставшие глаза, поглаживая большим пальцем билеты, не выпуская их из ладони, не желая ни отдавать, ни выпускать. Что-то происходило, что-то с названием «жизнь у Мора» и звучание этого Драго нравилось – оно успокаивало, оно заставляло сердцебиение брать более спокойный ритм ударов. Vétiver Fatal смешивался с остальными запахами, которые нагло вцепились в его волосы, в его одежду, в его кожу, и все это с каждой минутой отдавало неприятно в его голове, заставляя желать одного – ванны. В то же время где-то рядом прошел Мор, чем-то шипя, а вслед за ним, среди привычного запаха Ферштнера, который невозможно было описать как-либо иначе, был и запах алкоголя. Хорошего, дорогого, достойного немца и его прекрасного запаха, в который Драго хотел сейчас укутаться, словно зимой – в теплое, домашнее одеяло. Но даже дороговизна и раскрывающиеся нотки не могли заставить Драго не морщиться. На сегодня с алкоголем стоило завязывать.
— Выпей, Tierchen. Станет легче.
Драго открыл глаза, словно очнулся от неприятного сна. Свет неприятно резанул глаза, которые за такую короткую паузу не успели расслабиться. Все, казалось, в этом мире было против Драго. Кроме Мора. Он был дружелюбным, он улыбался, он чувствовался защитой от всего агрессивного, вражеского, что пыталось сломить дух поляка.
А еще у него в руках был стакан со странно шипящей жидкостью. Это было знакомо, но Драго все равно внутренне подбирался. Но доверие к Мору никогда не могло пошатнуться в Милоше – немец просто не давал ему ни единого повода. А Драго и не хотел их.
Обхватив двумя ладонями, не выпуская из указательного и среднего пальцев билеты, Мир поднес стакан ко рту, пытаясь не вдыхать запах. Внутренне он уже понимал, что это, знал, для чего это, и зачем это Мор дает ему, но так же поляк знал, что ни вкус, ни запах явно не были включены в список его любимых. «Лучше уж это пережить, чем быть в таком состоянии,» - впервые в Мире включился его внутренний голос и, со вздохом, Драго принялся пить шипучую гадость, большими глотками, чувствуя, как горло протестует, но каждый раз отвергая эти все протесты. Ему казалось, будто Мор следит за ним, за каждым его движением, будто это было все чертовски важно. Так было легче заставить себя допить эту жидкость и дрожащими руками отставить стакан на столик, доверяя теперь себе чуть больше, чем тогда, когда ему требовались билеты.
Мор был рядом. Он почти что излучал доброту и миролюбие и все это просто ужасно притягивало Мира к нему. Драго чувствовал себя крохотным спутником, которого тащит к себе огромная планета. Это было забавно и странно, но какая к черту разница?
Милош, со вздохом, подвинулся к Мору, прижимаясь к его плечу, пряча глаза в его пуловере, не издавая ни звука более, стараясь даже не дышать. Но слова, которые так нехотя вырывались до этого, словно под действием лекарства, желали быть озвученными.
- Мор, мне так плохо было. Это ужасный вечер. Эти бары, эти клубы, эти люди. Эти запахи, эти вкусы, эти коктейли и виски и все остальное, - он тихо пересказывал все это Мору, не желая ни останавливаться, ни продолжать, но слова все произносились и произносились, словно не знали слова «стоп», - Сигареты просто отвратительные, мне кто-то отдавил ногу, а на улице было очень прохладно. И этот запах, он ужасен. Черт, Мор, я хочу в ванную, - рука удобнее перехватила билеты, не желая их выпускать, словно все это – и поза, и слова, и Мор рядом, и его плечо, и билеты – все было важно. Это казалось едва ли не самым важным в его жизни.
http://pleer.com/tracks/11820856vgQr

Щось шепчеш зачаровано і тихо ти,
Той шепіт мою тишу синьо крає.
І забуваю я, що вмію дихати,
І що ходити вмію, забуваю.

Вся эта ночь казалась теперь такой ленивой, такой успокаивающей. Он расслаблялся на плече Мора, позволяя себе то, что не давали ни бары, ни клубы ранее – чувство удовольствия, спокойствия, защищенности. Драго словно вновь оказался дома, почувствовал тепло летнего солнца, которое прогревало деревянный пол. Билеты перестали жечь ладонь укоризной утраченного вечера, а плечо Мора, ладонь Мора, сам Мор были чем-то жизненно необходимым. Драго хотелось только его внимания, только ощущения этого человека рядом с собой. Все эти люди, которые он терпел рядом с собой, были каким-то жалким заменителем, серой краской на полотне, которое требовало ярких красок. Таким был Мор – ярким, интересным, непонятным, загадочным, таким родным, необходимым. Драго готов был довериться ему, показать все то, что было жизнью в понимании поляка – от и до. Все тайные уголки, все самые красивые вещи, все самые приятные ощущения, которые только могли появиться в душе у поляка.
Мягкий звук стакана, аккуратно (в отличии от) поставленного на столик, отвлек Драго от самого себя, от своих мыслей, от всех эмоций. На какой-то момент поляк увидел самого себя – застывшего, замершего, в ожидании непонятно чего. Мор был на контрасте живым, привлекающим взгляд, заставляющим тянуться к нему. Это контраст был знакомым, но только не с этой позиции – это Драго всегда был живым, шумным, привлекающим взгляд немца, обращающим на себя все внимание.
Драго покладисто поднял лицо вверх, подчиняясь чужим пальцам, чувствуя, как они ласкают кожу, не желая прекращать этот контакт. Юноше нравилось это ощущение – он вновь и вновь возвращался к той мысли, что ему не нравится это застывшее состояние, что ему хочется опять почувствовать себя живым, чувствующим, отдающим все это эмоции, ощущения тому, кто захочет их принять. Это было частью его характера, не Мора.
Драго кивнул головой, медленно, едва-едва. Не хотелось говорить, не хотелось из себя доставать этот хриплый, не его голос. Это все сигареты, выпивка, громкая музыка, которую приходилось перекрикивать. Ванна, тишина рядом с Мором, его голос, ощущение немца рядом – все это помогло бы Миру вернуться в свое состояние.
Мор словно никуда не спешил. Он смотрел в его глаза, а Мир просто не мог дернуться, уйти от этого, не имел никакого желания. Ему нравились глаза Ферштнера, ему нравилось его выражение лица – всегда и в конкретный момент. Все это казалось таким знакомым, они могли подолгу смотреть друг на друга, друг в друга, когда Драго хотел хотя бы немного понять Мориса, но сейчас… все казалось чем-то знакомым, но все равно не таким.
— Мне казалось, ты умеешь пить. Ты ловко притворялся, плутишка?
Драго нахмурился, понимая, что это почему-то вызывает однозначную реакцию, но ее сметает от нежности поцелуя в скулу. Мир опять расслабляется, отпускает чужое предплечье и прячет в карман куртки билеты, не желая оставлять их на видном месте. Потом он их переложит в свою сумку, куда-нибудь поглубже, чтобы найти потом и вспомнить весь этот вечер.
— Зачем ты гулял столько времени, если это не принесло тебе удовольствия?
– Мне казалось, что еще один бар – и будет действительно хорошо, - Драго вздохнул и отодвинулся немного от Мора, стягивая с плеч куртку. В ней было неудобно, впервые за долгое время поляк понял, что она стесняет его в плечах. Именно сегодня, именно в этот момент. В футболке было намного лучше, но перспектива ванны радовала и звала. Он хотел смыть с себя эти ощущения, чужие прикосновения, чужой запах. Чтобы потом завернуться, укутаться в запах Мора, пропахнуть этим лофтом, этой компанией, этими часами так, что по приезду запах бы сохранился. Иногда Драго понимал, почему некоторые девчонки так часто хотели стащить его футболку, которую он единожды надевал. Миру и самому хотелось так поступить – впервые за всю свою жизнь. Нагло забрать какую-то вещь Мора, пропахшую им – его запахом.
- Идем, - Драго мягко перехватил чужую ладонь, переплетая их пальцы, не желая выпускать их. Мир хотел этой компании, хотел Мора чувствовать рядом, не отпускать на этот остаток ночи. Встал с дивана, оставляя на нем свою куртку, а рядом – свои ботинки, ступая тихо по полу. Где-то там, позади дивана, кажется, была ванная комната, но он сейчас сомневался даже в себе, а уж про чужую территорию не стоило что-либо говорить.
- Отведи меня. Пожалуйста, - Драгомир поднял взгляд на Мора, глядя на него внимательно, ожидая, когда тот поведет.

Вона була зі мною - надійною сестрою,
Та взяла й зрадила мене, бо познайомившись з тобою -
Сама сховалась у любові.
І от, я тут, без тями. Її немає з нами -
Ти випила її усю своїми жадними губами -
Мою маленьку незалежність.

С Мором всегда было так тихо, так спокойно, так беспечно. Он словно выпивал все эмоции, забирал то, что Драго был готов ему за бесценок отдать – просто за еще одну фразу своим голосом, за свое спокойное присутствие рядом. И хотя многие эмоции внутри поляка генерировались именно из-за личности (в присутствии или отсутствии оной) Ферштнера, он все равно забирал все это себе, нагло, беспощадно. Отбирая словно у ребенка конфету – не напрягаясь, не прося. А Драго был и не против – он готов был еще больше и сильнее распаляться во всем – в минутной ревности на званом вечере, где вокруг Мориса вертелись многие, в часовой страсти к немцу, в постоянном желании быть рядом с ним. Прошло-то всего немного времени, как они узнали друг друга там, в летней, утренней Праге, в Славии, но Драго был готов признаться самому себе, тихим шепотом, что он нуждался в Море. Не только в его реакции на божественность поляка, но и в самом маге, в его личности, в его интересах, в его… во всем Море, целиком и полностью.
Все это летело к черту, вся реальность, все потребности, когда они дошли до ванны, когда Мира, прогревающегося от пара, поцеловали. Реагировать на такое было привычнее, приятнее, чем на билеты, затесавшиеся в бумагах, чем на нежелание Мора уделить внимание именно ему, а не этим всем документам, письмам, счетам ранее. Драго не собирался сдерживать себя – свободной ладонью вцепился в одежду немца, нервно сжимая ее, немного подергивая, заставляя прижаться к себе. Сам прижимался, всем телом к Мору, чувствуя, как уверенность в себе, в этом вечере, в этой ночи, набиралась где-то там внутри. Он словно медленно просыпался – вот-вот и найдет себя где-то там, в глубине, чтобы продолжить жить и наслаждаться всеми моментами, всеми знаками внимания. Только сегодня все было только для Мора.
— Ты, наверно… проводи всё-таки время… с большим удовольствием. Мне хочется, чтобы тебе было приятно… Мирек.
Драго недовольно простонал, проводя кончиком языка по нижней губе, собирая вкус Мора, его дыхание на влажной коже, не желая расставаться со всем, что сопровождало поцелуй.
- Сейчас этим и займусь. Раздень меня. Мо-ор, - Драго и не думал просить помощи. Это было отчаянное, такое привычное, желание в единоличном владении внимании Мориса. Ему нравились прикосновения рук немца к своей коже, ему нравилось красоваться перед ним своим телом, показываясь, хвастаясь. Зная, что он оценит – он всегда оценивал. Всегда показывал эту оценку. Всегда радовал Драго своей реакцией.
Но, не давая и шевельнуться к пряжке ремня, к джинсам или футболке, Драго вновь потянулся к губам, выхватывая дыхание, забирая его себе. Требовательно прижался, мягко покусывая нижнюю губу, как он любил это делать всегда. Ему нравился вкус Мора. Даже в том, что он выбирал: в одежде, в музыке, в литературе, в виски и еде. Но особенно вкусно было чувствовать губы под своими, ловя остатки каких-то нежных шуток, красивых слов, непривычных выражений и едва слышимого немецкого акцента.

Soundtrack

Теплый пар приятно обволакивал, оседая на коже почти что маленькими теплыми каплями. И вместе с этими ощущениями, Морис прибавлял и себя – его губы был такими приятными, такими своими, руки в привычном жесте оглаживали предплечья, лаская, согревая. Драго бы и не вспомнил о том, что на улице прохладно для кожаной куртки и футболки, если бы не ванна, вкусно пахнущий пар, оседающий на языке сладко-горьковатым, немного мыльным привкусом и руки, грудь, тело Мора, его ласки, его прикосновения. Все это было таким приятным, таким теплым, таким почти что домашним, что поляк едва ли не терялся, едва ли не представлял их вдвоем, летом, в Польше, в небольшом, но уютном, самом родном доме Милошей.
Оторвавшись от немца, позволяя стянуть холодящую, лишнюю теперь футболку, Драго облизнул кончиком языка губы. Он все еще не готов был отпускать немца, даже так. Никогда не будет готов его отпустить. Драго был готов лично заклеймить Мора своим, написать на каждом языке мира на каждом миллиметре кожи Ферштнера о том, что он занят, что у него есть его звереныш. Это мысль заставила вздрогнуть, повести плечом, словно бы смахивая неприятное ощущение, но в реальности, это все нереально заводило Драго. Что именно он сможет это сделать – быть константой в жизни Фертшнера. Немец слишком долго был только своим. Мир был готов это исправить.
Особенно когда чужие губы касались его подбородка.
Драго вдыхал воздух ртом, хватая его, глотая. Влажность была высокая и каждый глубокий вдох грозил закончится кашлем, словно он нахлебался воды. Но каждый раз его отвлекал от забавной щекотки в груди Мор. Драго не удержался, не желал этого делать, мягко сжал пальцами волосы на затылке мужчины, поглаживая большим пальцем кожу, чувствуя то самое тепло, которое ни с чем не спутает. Запах Мора был отличительным от всех, вкус Мора был совершено иным, тепло Мора было только его, немца, и ничьим другим. Драго был падок на такие редкие, дорогие, вещи. Но Морис был совершенно другим – не вещью, но чем-то более ценным, более важным.
Мягкое прикосновение к животу едва ли не обожгло, заставляя отвлечься от всех впитываемых ощущений. Мир провел пальцами в волосах от самого загривка к затылку и выше, мягко сжимая в кулаке достаточно длинные пряди светлых волос. Мягкие, самые приятные на ощупь, словно какая-то очень дорогая ткань, тысяча, миллион коротких полосок ткани, шелковистых, светлых. Драго любил это ощущение, ему нравилось чувствовать под ладонью, под губами эти пряди, носом вдыхая чужой, но такой свой запах. Ему хотелось бы укутаться в это все, постепенно перенимая абсолютно все: запах, вкус, ощущения, прикосновения. Чтобы они были только его, остались только для него и ни для кого иного, чужого, чужеродного в их общей жизни.
И едва только Мир потянулся к виску, чтобы поцеловать, чтобы вдохнуть, ощутить вкус, как Фертшнер мягко, медленно соскользнул вниз, утягивая за собой джинсы и тяжелую металлическую пряжку. Последняя мягко звякнула, соприкоснувшись с полом, но этот звук утонул во влажном воздухе, в общем дыхании, в пьяно-трезвых и трезво-пьяных взглядах. Драго казалась дикой, дико приятной, поза Мора. Будучи всегда незначительно ниже немца, значительно младше, Мир ценил каждое мгновение, когда что-то менялось. В некоторые моменты, в некоторых познаниях он был чуточку старше немца; в некоторые моменты, в некоторых ситуациях он был немного выше немца. Все это прибавляла к общему удовольствию, нетерпению, желания. Запускала по спине, вдоль позвоночника, горячую ленту, обжигающую, заставляя еще больше прогнуться навстречу Мору.
Пальцы коснулись его ладони, а губы – бедра. Мир тихо всхлипнул, не зная, что делать – дергать немца на себя, возвращая, требовательно впиваясь в него – поцелуем, прикосновением, телом, или же наоборот, сжать пальцы на чужих, вплести другую ладонь в волосы, притягивая еще ближе, еще сильнее, заставляя целовать, трогать, оставлять свои метки на коже. Все это затапливало сознание Мира, словно вода – ванну, а сверху была пена-желания, переливаясь всеми красками-ощущениями.
Поляк осознал себя только мгновение спустя, целуя Мора. В этот раз все было по-другому: его губы мягко, немного требовательно касались губ немца. Никаких укусов, только чистая нежность, нерастраченная нежность этого вечера.
Ему хотелось всего этого, ему хотелось всего Мора, почувствовать его сначала под собой, чувствовать его бедра своими, касаться его везде – груди, солнечного сплетения, таких прекрасных, идеальных, кубиков пресса. Видеть как мышцы переплетаются, сокращаются, словно подставляются под пальцы поляка. Почти что смущенно пробежаться пальцами по талии, которую Мир больше всего любил в Море. Ему хотелось всего этого, ему хотелось всего Мора, почувствовать его потом над собой, словно закрывающего от всего мира, забирающего себе, отбирающего у остальных. Мир никогда бы не признался, Мор никогда бы не понял, но иногда эта мысль была самой притягательной. Что из всего выбора, из всех богатств этого мира, именно они друг друга забирают у всей Вселенной.
- Мор, подожди. Мор, - Драго мягко мазнул раскрасневшимися губами по щеке Фертшнера, прижимая ладонь к его груди. Вторая была у него на поясе, заползая под грубую ткань большим пальцем, оглаживая теплую кожу.
- Я хочу в ванную. Смыть все запахи. Посидишь со мной? – это было жестко, жестоко по отношению к ним, но Мир ничего не мог поделать. Он все еще чувствовал чужие прикосновения, чужие запахи и все это где-то на краю сознания мельтешило, бесило, раздражало. Мир хотел чувствовать только их общие запахи – Мориса и свой. Никто больше не смел лезть в их жизнь.
Переступив через ворох одежды, показывая свою спину, немного поведя плечом, словно специально балуя видом тугих мышц под кожей, Мир дотронулся кончиками пальцев воды, чувствуя где-то у запястья пену. Теплая, горячая. Драго любил тепло и чаще всего мог сутками быть в кипятке. Его кожа совершенно спокойно переносила такие высокие температуры, впитывая жару, словно сохраняя ее для холодных, зимних вечеров.
- Ммм, - не удержавшись от немного сдавленного стона удовольствия, поляк опустился в воду, уходя с головой под пену, окунаясь. Волосы тоже впитали запахи бара, чужих людей, дыма от сигарет. Надо было абсолютно все смыть, не оставлять ничего из этой прогулки, кроме ощущений после.
Вынырнув, отфыркиваясь от пены, Драго провел ладонью по волосам, откидывая мокрые пряди назад, убирая их с глаз. А затем потянулся рукой, пытаясь найти Мора, дотронуться до него, почувствовать его рядом. Реальность все еще казалась чужой, злой к нему, пытаясь обрушить спокойствие ситуации. Но рядом был Морис, его пальцы – вот, прямо в ладони, теплые, свои-твои-наши общие  – внушали уверенность в том, что все будет хорошо. По-другому и быть не могло, ведь так?
http://pleer.com/tracks/127948753pF4

Название темы: It was one of those days.
Персонажи: Maurice Reinhardt Förstner & Dragomir Milosh-Eyry
Время: вторник, 10 июня 1997 года, полдень.
Место: Европа, Чехия, Прага.
Общий сюжет: тот момент, когда одна встреча позволяет полюбить Чехию заново.
Прочее: ‘That's the day I realized that there was this entire life behind things, and this incredibly benevolent force that wanted me to know there was no reason to be afraid, ever. Video's a poor excuse, I know. But it helps me remember... I need to remember... ’ ©
https://24.media.tumblr.com/fb86b5eedf6 … o3_250.gif
https://31.media.tumblr.com/5536781ec2f … o1_250.gif
https://31.media.tumblr.com/57232f98d86 … o4_250.gif
https://31.media.tumblr.com/7f838b62d71 … o2_250.gif

На тому ранде-ранде-ранде-ранде-рандеву
Змінила моє життя ти з ніг і на голову.
Ранде-ранде-ранде-ранде-рандеву,
Відтоді літаю я в уяві і наяву.
Живу тобою, тобою я живу.

Драго любил свои летние туры по Европе. Особенно он любил напряжение в животе, словно он вновь и вновь качает пресс, не обращая внимания на приятную боль в мышцах от предыдущей тренировки. Именно это чувство сопровождало его, когда Милош приближался к своей земле, к своей Польше. Конечно, Уэльс был вторым его домом, но эти улочки, этот запах, этот язык – не то. Это не Польша, не Чехия, не Болгария, в конце-то концов. Слишком прохладно, слишком… чуждо.
Чехия тоже была немного не тем, но все же намного ближе, чем Британия. Именно из Праги Драго брал билет на обычный, маггловский поезд, чтобы видеть, как километр за километром отдаляется такая похожая, но чужая, Чехия и вот-вот покажутся родные города. «Kraków, Warszawa, Poznań, Chełm» - эти слова были едва ли не роднее матери и отца. Драго ждал этого весь учебный год, во снах видел знакомые улицы, слышал знакомый язык, наслаждался звучанием дней и ночей.
Но надо было сделать паузу. Он ждал столько времени – что какие-то там три недели в Чехии? Это приятное ощущение в солнечном сплетении и ниже он хотел почувствовать чуть дольше, понимая, что вот-вот сорвется, словно гончая, загоняя добычу, настигая ее, приближая каждым шагом, каждым вздохом.
Драго любил звучание Праги – она чем-то напоминала родной город. Конечно, язык был другим, совершенно другим, но кое-где проскальзывали знакомые нотки. Такие же, как в архитектуре, в запахах. Но Милош растворялся в запахах и в звуках. Ну и самую малость в летней неге.
Утро в Чехии он заставал не часто – его график был юношеским, чтобы вставать пораньше. Возможно, когда-нибудь, через kilka lat он и станет таким, но явно не сейчас. Драго наслаждался этим фактом, признаваясь самому себе, что вот, ciężkie życie закончилось с очередным годом в Хогвартсе и можно оторваться на полную.
Бывало, конечно, и такое, что он не спал целую ночь,  утром заходил в кафе рядом и брал себе чай. «Jak to było, kiedy я встретил того мужчину,» - Мир вновь и вновь возвращался к тем нечаянным встречам. То тут, то там на его дороге встречался один и тот же человек. Конечно, ничего удивительного – скорее всего турист, как и сам Милош, который любил гулять по историческому центру, но все же. Они встречались, пересекались взглядами, останавливались, а затем шли дальше по своим делам. Драго был удивлен другим – тем, что он его запомнил. В жизни поляка были многие люди, но, если честно, он их не запоминал совершенно. Возможно, он бы узнал каких-то знакомых по голосу, но это было очень маловероятно. С этим мужчиной все было как-то иначе – внешне он был другим, словно не вписывался в эту картину. Скорее всего, он был вообще не из этих краев, но дело было явно не в этом. «Dziwne» - в голове у поляка именно так звучало это все и, что самое смешное, - имя незнакомца, который запомнился. Это слово описывало с головой всю ситуацию.
Определенно, это утро было таким же странным, как и все те ситуации. Драго впервые проснулся сам, по своему желанию, в то время, когда он успевал на завтрак. Это было удивительным, но чего уж там. Раз он успевал  - то почему бы и нет? Наскоро собравшись, натянув по старой привычке рубашку поверх легкой футболке, Драго отправился в первое попавшееся кафе. Хотелось чего-то неожиданного – размеренная жизнь приедалась и требовала разнообразия. Возможно, он закажет себе что-то местное, такое похоже-непохожее на его домашнюю еду, или же наоборот – что-то стандартно-европейское. Поляк не знал, не задумывался, не хотел планировать. Он просто лениво тек в этой летней жизни, ничего не ожидая, а наслаждаясь происходящим.
На глаза попалась Славия, в которую он иногда заходил в обед. Там была знакомая и вкусная кухня и привычные к его экспрессии официанты.
- Dzień dobry, - Драго перестал стараться вытягивать из себя всякие познания в чешском языке и здоровался на польском. Возможно, кого-то это и раздражало из местных, но Милош явно не был в настроении за три недели выучить еще один язык. Может быть потом. Ну, или купит себе разговорник и будет их дико смешить, а сам раздражаться. Но не в это утро и не в эту поездку.
Найдя себе двуместный столик с видом на реку, Драго нагло его оккупировал и зарылся с носом в меню, пытаясь сначала пробраться в знакомых буквах, которые складывались в несколько незнакомые слова, а затем махнул на это рукой, - буквально сделал едва заметный жест кистью, словно так легче отогнать ненужные мысли, - и перешел на английский вариант. «Nie, точно не хочу есть. Чай. Или кофе. Или чай. Чай. Точно чай,» - мыслить длинными предложениями с утра было труднее всего. Как и разговаривать. Драго относился к тому типу людей, которым легче наверстать упущенное за завтраком во время ужина. Он с легкостью забалтывал всех в округе, но после обеда. До обеда, по ощущениям Милоша, жизни не было в принципе.
- Чай, пожалуйста, - отдав меню официантке, перейдя специально на английский, который здесь воспринимался более адекватно, чем польский, Драго буквально растекся по креслу с тихим стоном. Порой поляку казалось, что он сам себя не понимал.
А потом он заметил Того человека, «Dziwne». В голове промелькнула мысль о том, что надо бы сесть нормально, задуматься о преследовании себя, божественного, но утро было слишком теплое и ленивое. «Пускай живет, чего уж…» Милош лишь лениво осматривал «Dziwne», не отвлекаясь даже на свой заказ, который ему вскоре принесли. Чай должен завариться, а вместо того, чтобы проделывать дыру в газете с чешскими новостями, Милош решил проделать лишнее отверстие в незнакомце.

Де починається світ
Коли день майже вогонь
Чому так плавиться лід
Як зняти серце з долонь.

Когда-то давно, еще пару месяцев назад (боги, как долго длятся месяцы учебы!), Милошу требовалось только влить ледяной воды за шиворот, чтобы проснуться быстрее. Сейчас же, в Праге, было достаточно чашечки чая – именно под этот ненавязчивый запах к Драго приходило осознание мира и себя в нем. Затем уже шла стандартная программа – допить чай, перехватить что-либо с собой на перекусить и пойти в парк. Затем, обычно, шел неспешный обед, во время которого он отлавливал себе девушку попроще, строил ей глазки и предлагал прогуляться. Чаще всего они велись, развлекали поляка своей болтовней, он оплачивал легкие морсы, которые продавали смешные женщины. Драго объяснялся им буквально на пальцах, показывая, что он и его спутница хотят. Конечно, все это было лишь баловство – проба пера, так сказать. Он ощупывал свои возможности, понимал, что стоит ему лишь подмигнуть и каждая из этих девочек будет у него. Это пьянило, развлекало и до ужаса поднимало самооценку. Но с другой стороны, Драго было скучно. Все эти наигранные ужимки, какой-то нервный смех и, что самое ужасное, вешанье на его локте раздражали. Было жарко, под вечер Прага нагревалась, тепло было и снизу, и сверху, а сбоку еще девушка.
Он никогда не запоминал их имен, называя каждую то милой, то красивой, то медовой – и все это обязательно на польском. Никто из них не понимали его, но все очень радовались. Драго это было лишь на руку – трудно было переспрашивать каждый час одно и тоже – ее имя.
Вечером они неизменно предлагали прогуляться еще, зайти к ним, погулять с их подружками, зайти в кафе и попробовать вино или сидр, но Драго понимал –еще час и он взорвется. Поэтому он неизменно улыбался, говорил «jutro rano» и уходил. Возможно, они ожидали, что они встретятся там же, где и в прошлый раз, возможно – что поляк зайдет за ними, а может и понимали, что это просто на один день и завтра они не встретятся или же пройдут мимо, будто незнакомцы. Миру было все равно – он гулял и наслаждался вниманием, позволяя использовать себя как спутника на день, как чужой кошелек, как красивого мальчика, которым потом можно будет похвастаться. Самое важное – он привлекал к себе внимание, будто бы грелся на июльском солнышке, чувствуя, как тепло и осознание его красоты проникало в самые кости. Холодная Британия вливала в него множество холода, который попробуй вытравить – и Драго нашел свой способ.
Чай заваривался, а Драго медленно включался в жизнь, понимая, что ему хочется его - «Dziwne» - себе в коллекцию. Все эти девочки были смешными, интересными и неизменно наслаждались его компанией, но Милошу было все равно. Но вот с этим мужчиной – с ним обязательно будет не так, не все равно. Драго даже не требовалось от него слов – достаточно было лишь одного взгляда.
И одного жеста, конечно же.
Конечно же, он не сорвался, словно мальчишка за новой игрушкой, с места, производя много шума. Отвернулся на мгновение, осматривая то улицу и реку, то зал, будто бы делая вид, что не знает, кого пригласили. Затем, улыбаясь лишь уголками губ, подхватил чашку и, не делая резких движений, пошел за столик к «Dziwne», чувствуя на себе взгляды многих: официантов, официанток, посетителей, прохожих за окном, но ему важен был лишь один единственный – мужчины. Драго не умел читать по глазам, но прекрасно чувствовал общее настроение, и в нем было то, что его привлекало – заинтересованность, наслаждение. Они оба понимали, что Драго  красив, что Драго невозможно пропустить мимо, окинув лишь легким взглядом, забыть о нем, словно о ком-то совершенно неинтересном. Драго был неизменно интересен всем и признавал это. Ну и был чуточку благодарен – всем: себе, природе, родителям, незнакомцам, которые раз за разом интересовались им хотя бы на минутку.
Милош без всякого стеснения поставил блюдце и чашку на столик, устроился удобнее в кресло. Ему не требовались ни манерность, ни милая улыбка, чтобы заинтересовать в себе, а потому Драго лишь лениво откинулся на спинку, окидывая нисколько не смущенным взглядом «Dziwne», ловя чужой взгляд на себе, словно лучи солнышка, которые касались открытых предплечий. Первое время он никак не подавал голоса, иногда отворачиваясь к окну, но неизменно возвращаясь к мужчине. Ему нравилась эта небольшая пауза, когда все понятно и без слов, когда достаточно взглядов и легких улыбок.
- Dzień dobry, - юноша прекрасно понимал, что мужчина вряд ли знает польский, но ему нравилось это. Ему нравилось, когда два совершенно разных человека, с разными судьбами, вышедшие из совершенно разных семей, выросшие в разных странах, понимают друг друга, вне зависимости от языка. Да и что еще можно было сказать утром в кафе? Вариантов, конечно, множество – девушки поражали Милоша своей фантазией, выдавая тысячу и один разнообразный факт, чтобы показать, что они оригинальны, креативны в выборе тем и умеют начинать их самыми необычными способами. Драго это не обязательно – и мужчине, скорее всего тоже. Это радовало.

Я так млію за тобою, як ніколи ніхто не млів,
Так ся дивлю за тобою, що й не мушу казати слів.
Так сумую за тобою, як за волею в клітці птах.
І чекаю, і не знаю, чи ж то правда в твоїх очах.

С каждым вздохом в его сознание приходило приятное осознание - компания на сегодняшний день обещала быть как минимум интересная. Мужчина был спокойным как скала, поддерживал такую нужную тишину и осматривал его. Драго чувствовал на себе его взгляд, наслаждаясь этими ощущениями. Вместе с удовольствием, которое поднималось вдоль позвоночника к плечам, поляк медленно просыпался.
В ход пошла чашка чая. За ней Драго скрыл довольную ухмылку, которая появлялась с каждой секундой его пробуждения. Он не собирался, конечно, прятать ее вечно - ну не девушка же. Но Милошу нравилась эта игра в гляделки, где он оставался таким серьезным и самовлюбленным. Позволяющим себя рассматривать, словно нехотя показывая себя то так, то эдак.
«Dziwne», будто бы повторяя его уловку, отпил свой кофе. Запах шел просто одуряющий, хотя Мир и не понимал повальной любви к этому напитку. Но, кажется, одна причина ему уже открылась - над верхней губой своего нового знакомого. Затем последовал совершенно невообразимый, полный коварства поступок - мужчина собрал пенку пальцем и облизал. Черт, это было просто невозможно! Драго моментально напрягся, чувствуя, как все его чувства включаются в экстренном режиме, словно ему угрожает опасность. Естественно, так и было! За его столом сидел невиданной красоты «Dziwne», который так нагло его рассматривал. И в этих взглядах была нескрываемое понимание его, Милоша, красоты. Драго опустил чашку, послышался едва слышный звон посуды – не подумал, опустил чашку чуть сильнее, но все хорошо, все хорошо, все хорошо… Черт, к черту чашку – все было прекрасно! Эти губы, эти пальцы, этот взгляд. Драго дотронулся до нижней губы кончиком языка, неосознанно почти что повторяя чужой жест. Все это было чертовски интересно и завораживающе.
Мир все больше интересовался этим человеком, неприкрыто его оценивая, следя за каждым движением, за каждым взглядом, прислушиваясь едва ли не к каждому вдоху и выдоху. Потому что это было до ужаса соблазнительно – весь «Dziwne» был тем, что Драго так мечтал хоть раз увидеть, но каждый человек в его жизни был невообразимо скучным, неинтересным.
— Tierchen, - отозвался «Dziwne» и поляк пропал, слыша этот голос. Кажется, в мире действительно существовали такие люди, которые могли переключить интерес на себя, притягивая все внимание и мысли к своей личности. А еще Милошу нравилось, как это звучало – немного рычаще, но при этом заманчиво. Мир на этом моменте немного наклонил голову к плечу, думая, но не отвлекаясь от «Dziwne». «Немец? Австриец? БеНиЛюкс?». Значения слова, которое было явно адресовано в его сторону, Драго не знал, но допускать мысли, что это что-то унизительное даже не собирался. Быть такого не могло.
— Guten Tag, - а вот это было знакомо. Драго, конечно, не полиглот, но некоторые вещи он все же знал. Да и какая разница, что сказал мужчина, когда это было произнесено таким голосом? Мир был готов отдать половину дня своей болтовни на то, чтобы этот человек не молчал. «Это кажется таким странным, никогда в такое не поверил бы».
Какое-то время Драго лишь молча смотрел на губы незнакомца, отвлекаясь на чай, и не прерывая их общей тишины. Мужчине было тоже уютно – это было заметно. Во всяком случае, Драго так считал. Да и какая разница, Миру было хорошо – он грелся под солнцем, сняв с себя рубашку и открывая плечи. Чужой взгляд, конечно же, скользнул по ним и поляк не сдержался – едва-едва напряг мышцы, хвастаясь. Плечи и спина – его личная гордость, тяжелый труд над собой, который заслуживал того, чтобы показать тому, кому ты понравился. И кто, ладно уж, заинтересовал поляка в себе.
Через какое-то время чай закончился. Кофе у «Dziwne» тоже. У Драго сразу же появилась идея, которую он хотел реализовать сейчас же.
Подозвав взглядом официантку, Мир отодвинул чашку от себя.
- Надеюсь, ты любишь Прагу. Потому что я хочу гулять, - Милош даже не думал спрашивать у мужчины его мнения. Все эти взгляды говорили сами за себя.
Расплатившись по счету, Драго захватил в левую руку рубашку, а правой перехватил чужое запястье, стремительно поднимаясь из-за стола. Конечно, тянуть «Dziwne» за собой он не собирался – вот еще, когда тот и сам за поляком пойдет.
- Кстати, меня зовут Драго, - поляк отпустил чужую руку и вдохнул утренним воздухом Чехии, как только за ними закрылась дверь Славии. Поведя плечом, словно разминая его, поляк взглянул через плечо на «Dziwne», оценивая его и понимая – пойдет. «Пойдет, конечно, куда он денется. Это же ты», - Мир ухмыльнулся своим мыслям и новому знакомому.
Именно с такого утра мог начаться прекрасный день.

Hold on, to me as we go
As we roll down this unfamiliar road
And although this wave is stringing us along
Just know you’re not alone
Cause I’m going to make this place your home

- Драго? Как… Dragon?
- Почти. Драго как Драгомир. Но этот вариант мне тоже нравится. Как и то, что ты сказал в Славии, - Драго слышал этот акцент – он проявлялся в едва заметном, типично немецком, кажется, звучании. Это было забавно и интересно. Сам он звучал со славянским акцентом, усиленным этим городом. Казалось, будто Мир готовился к приезду домой – там можно забыть про английский, говорить на родном польском, слушать звучание такого близкого языка. Это словно часть его души, та страсть, которую он никогда бы не смог выразить с помощью скупого английского.
- Хочу в Vojanovy Sady. Был там? Когда мы дойдем до них, будет совсем жарко, а там прекрасная тень и людей сейчас немного, - Милош старался не иди слишком быстро, растягивая удовольствие от прогулки с мужчиной. Он был выше – буквально пару сантиметров. Драго все еще привыкал к тому, что он теперь выше многих своих однокурсниц, а так же может смотреть на отца, не поднимая взгляда. Это было что-то, чем можно было гордиться, и чему можно было радоваться, но вот с «Dziwne»… все было как-то иначе. Рядом с ним Драго ощущал себя одновременно и взрослым и ребенком: выдавать свою прихоть, сиюминутное желание идти куда-то, за четкий план действий, за их общее решение. Не спрашивая ничего – зная, что мужчина последует за ним, будет сегодня ведомым, на которого будет изредка оглядываться Драго.
А еще Миру хотелось услышать его. Взгляды прекрасно говорили о том, что новый знакомый признает его красоту, видит его работу над собой, восхищается нею – все это было Драго знакомо в той или иной степени от разных людей. Но тут один конкретный человек окидывал смесью всех этих взглядов, что заставляло Драго еще сильнее задирать подбородок. С другой стороны Милошу хотелось слов, интонаций. Еще ему хотелось ощутить вновь кожу незнакомца, чувствовать его рядом – улавливать настроение, тонкий запах, запоминать, узнавать, познавать. Мир словно впервые очнулся от долгой спячки, от погружения в себя, от гонки за идеальным телом для идеального внутреннего мира себя-любимого. Сейчас же перед ним был мужчина, который притягивал взгляд не только самого поляка – многие оглядывались на них, пока Мир и «Dziwne» шли рядом, почти молча, почти в тишине. Драго впервые понял, что почти не ревнует каждый удивленный, полный обожания, взгляд к мужчине. Он был готов поделиться с ним этим всем в обмен на еще фразу, еще взгляд, еще шаг, который совпадал с Драго.
Мир вел знакомыми путями, он ходил тут постоянно, наслаждаясь бликами солнца на Влтаве. Вот там уже виднелся маленький магазинчик, где продавали самый вкусный морс, который он когда-либо тут пил. Он был готов делиться с «Dziwne» всеми секретами этого города, показывать ему то, что нравилось, то, что никогда и ни за что другие спутницы и спутники на один день не узнают от поляка. Это было одновременно и странно, и до чертиков удивительно: словно он приоткрывает дверь в свою личную страну чудес и счастья, приглашая совершенно незнакомого человека. Все могло закончится буквально за пару часов, но Драго готов был рискнуть, чтобы заполучить все внимание этого мужчины, ловить его взгляды и знать, что более они адресованы лишь ему. Это ощущение перспективы было гораздо ценнее парочки любимых мест в Праге.
- Тут один из самых вкусных морсов, которые я когда-либо пил. Самое то в жару. Прага слишком быстро нагревается летом и иногда хочется чего-то лучше воды, но не слишком сладкое, - Драго кивнул головой на дверь в крохотное кафе, в котором он брал с собой небольшую бутылочку. Он любил лежать в парке на траве, дремать под солнцем и делать глотки немного кислого и немного горьковатого, но такого обожаемого морса.
Купив две пластиковые бутылки с домашним морсом, и протянув одну из них «Dziwne», Драго повел дальше. Он хотел быстрее дойти до старого моста, Карлова. Это место всегда его интересовало, хотя маг и был далек от религиозных идей. Но сам вид Карлова моста и то, что можно увидеть оба берега Влтавы, Мала-Страна и Старе Место, делало это место одним из самых любимых поляка. «Не удивлюсь, что он все это уже видел – он слишком хорошо держится для того, кто не был тут ни разу. Не оглядывается. Но как разница – это действительно красивый и оригинальный мост, который можно посещать каждый раз, когда приезжаешь в Прагу.»

Давай поїдем туди,
Де не питають нас:
Хто ми й куди?
Давай поїдем туди –
Не бійся нікого!

Драго нравилось произношение нового знакомого: его голос приятно обволакивал своим божественным звучанием, был именно таким, каким и представлял себе его Мир: низким, приятным, обещающим. И имя он проговаривал правильно, с учетом едва слышимого акцента. Редко когда кто-то из окружения Милоша мог похвастаться такими способностями: британцы будто намеренно не произносили последнюю 'р', глотая ее по привычке; французы вообще нереально картавили, что заставляло Драгомира задумываться о подарке всем континентальным ребятам подарить капли от насморка, чтобы пробить этот вечно заложенный нос; единственные, кто мог еще более-менее порадовать бедного Мира - это совсем северные знакомые, чаще всего - скандинавы, у которых язык был похож на немецкий. Они произносили буквально все. Славян у себя в школе Милош почти не наблюдал и иногда это его раздражало.
Но сейчас все было очень хорошо: его имя звучало настолько соблазнительно, что поляк был готов душу продать, чтобы слушать вечность это немного тягучее, с улыбкой на длинной 'р' произношение. А заметив длинные пальцы еще ближе – вот прямо рядом со своими, обхватывающими бутылку морса, Драго едва не пропал. Все это было чертовски волнительно, интересно, приятно, затягивающее. Миру хотелось обхватить опять чужое запястье и долго-долго проводить подушечками пальцев по ладони mężczyźni, ощущать, впитывать каждое прикосновение их кожи, видеть реакцию, вызывать ее, привлекать к себе еще больше внимания.
Кажется, будто «Dziwne» знал, что он думает, специально уберегая себя и своих ладони от такой пытки. Он не спешил, не отдергивал, не отскакивал от поляка – просто принял бутылку так, что они не дотронулись. Миру оставалось лишь вздохнуть и едва заметно повести плечом, перехватывая получше свою рубашку.
Пока они шли к мосту, Драго нежился на солнышке, ощущая, как тепло ласкает плечи, проводит пальцами по загривку, влажно выдыхая в затылок, заставляя иногда довольно прикрывать глаза. Он любил лето – а как тут не любить? Полнейшая свобода выбора, куда идти и что делать.  Чистейшее наслаждение от прогулок, от любых встреч, даже от самых незначительных. Днем можно было изнемогать от жары, иногда в дреме пережидать самое пекло, а вечером выходить и чувствовать легчайший ветерок, который разносил по городам такой приятный запах, что хотелось навсегда запечатлеть эти моменты – звуки, ощущения, запахи. Все это было в жизни поляка.
Легкая тень была секундным спасением – их встречала темная Староместская башня, гордо возвышавшаяся над несколькими туристами и над ними. Темная, каменная, гордая – от нее так и веяло чистой историей. Не просто «построили в таком-то году такие-то люди», а именно живой историей. То, что пережили эти каменные стены, трудно было осознать и описать. Драго любил этот мост, в нем хранилось множество интересных вещей, мелких деталей, которые делали его таким особенным.
Драго на какой-то момент, по старой привычке, остановился, поднимая голову вверх, осматривая.
- Piękna, prawda? – Мир перевел взгляд на мужчину и улыбнулся. Вопрос был, конечно, риторическим. Пройдя под аркой, «Dziwne» наконец-то сказал больше двух слов, что очень сильно отвлекло Милоша от рассматривания противоположного берега Влтавы.
Поляку не хотелось перебивать мужчину. Они неспешно шагали по мосту, про который сейчас рассказывал новый знакомый, и его голос был чем-то таким приятным, что даже летнее тепло отходило на дальний план. Драго лишь изредка кратко кивал, не отвлекаясь от слов. Вряд ли бы когда-нибудь в своей жизни Мир мог бы все выразить своими чувствами – он не всегда мог подобать нужные слова, но вот у «Dziwne» это получалось настолько хорошо, будто он читал поляка, словно открытую книгу.
Они остановились у статуи, и Драго вновь поднял лицо вверх – ощущая на своих щеках, на веках солнечный свет и летнее тепло. Он словно укутывался в это все, готовился к длинной британской осени и влажной зиме. Затем, словно его кто под бок ткнул, привлекая внимание, Драго опустился от этих ощущений к их прогулке, видя, как те самые пальцы, на которые он почти что медитировал, дотронулись статуи. «Завидую,» - все, что смог выжать из себя поляк, переводя взгляд с чужого запястья на лицо нового знакомого.
Мир едва удержался от смешка, когда мужчина предложил его подсадить и совсем уж не сдержал улыбки, когда услышал его имя. «Морис значит. Мор мне больше нравится, звучит грозно, но при этом приятно.»
- Tak, я знаю эти легенды – они все похожи друг на друга. Приятно познакомиться, Мор. Надеюсь, ты не против – звучит очень красиво. И нет, не надо меня подсаживать, если я правильно помню, достаточно просто дотронуться, а мне мой рост позволяет. Ну или, - Драго широко улыбнулся, - ты можешь меня поцеловать, хотя не думаю, что туристы и местные оценят этот obraz zakochanych.

Time waits for no one,
So do you want to waste some time,
Oh, oh tonight?
Don't be afraid of tomorrow,
Just take my hand, i'll make it feel so much better tonight

Все эти встречи, ранее казавшиеся такими спонтанными, забавляющие своей нерегулярностью, теперь стали будто бы намеком каких-то высших сил. На то, что Драго должен был однажды пересесть за столик незнакомого доселе немца. А Морис - Мор, - пригласить к себе за стол несколько небрежным жестом.
Драго нравилось все это.
В голове мелькнули все эти случайные взгляды, встречи, которые заканчивались ничем, спонтанные спотыкания друг на друге в одном городе: раннее утро в кафе, поздний вечер на прогулке по городу, похожие выборы в кофейнях и ресторанах. Пожалуй, Милош готов был поверить в судьбу и то, что ему предназначено, - ну или Мору, да, - было встретиться и познакомиться с этим человеком.
Они продолжили прогулку, греясь в лучах утреннего солнца, наслаждаясь бликами на водах Влтавы. От Драго, пускай, что иногда делающего вид недалекого парня, увлеченного только собой и никем более, не ускользнуло то, что его предложение о поцелуе не было удостоено вниманием немца. С одной стороны это неприятно укололо. Как же так – его, Драгомира Картера Милоша-Эйри, наследника двух древних родов (пускай, что это не написано на его лице, а родословную на пергаменте он решил не брать в эту поездку), так нагло отшили, будто ребенка какого-то! С другой стороны, это было интересно: немец не отреагировал на это негативно, желая утопить парня в водах под Карловым мостом. «Ну что ж, будем продолжать. А кто с первого раза сдавался?»
Спустившись с моста, Милош повел своего нового знакомого, - «Мо-о-ор,» - в сторону парка. Дорога казалась одновременно и очень короткой и очень длинной. Ему столько всего хотелось рассказать Морису, показать себя со всех сторон, привлекать внимание и заставлять видеть только себя – и никого иного.
Они дошли до Vojanovy Sady как раз тогда, когда Милош пересказывал свои планы на дальнейшее лето.
- Был в Polska? – Мир ступил под тень деревьев, открывая бутылку с морсом, отпивая немного и поглядывая на знакомого. Ему очень не хватало своих очков, которые он забыл в номере. Солнце было уже достаточно высоко и заливало все ярким светом, заставляя немного щуриться. Хорошо, что тени в Садах было более чем достаточно – можно было спрятаться где-то под деревьями и продолжить знакомство, выуживая из немца, - «Мо-о-орис,» - новые и новые слова, которые звучали слишком приятно.

Ярко-жёлтые светящиеся диски – вот первое, что вспомнил мозг Уэсти перед тем, как тот открыл глаза. Это же было последним, что он вообще мог вспомнить, прежде чем его с головой накрыла чудовищная мигрень. Если бы Аарона попросили описать характер боли, то он бы сначала, конечно же, послал этих смельчаков к треклятой матери, а уже потом, не без напряга поразмыслив над этим и подыскав определения, назвал бы свою боль режуще-пиляще-зудящей.
Как будто рой скарабеев решил, что эй, черепная коробка одного Уэста – отличная недвижимость, надо заселяться! Судя по ужасно болящим глазам, скарабеям внутри головы Аарона и они мешали жить тихо и спокойно.
Застонав, Аарон попытался перевернуться на бок (а, как все знают, любая попытка насильственного изменения собственно судьбы приводит к пинку от Кармы), и тут же встретился с дощатым полом лицом к лицу. Встреча была явно судьбоносной и, как и все подобные ей, производила неизгладимое впечатление.
В частности, впечатление, что сейчас Уэсти сдохнет и будет рад этому.
- Твою маааать… - скарабеи от падения подняли целый бунт в голове одного несчастного оборотня и нещадно мутузили его по вискам с обратной стороны.
«Вставай, Уэсти, встанешь, умоешься, и всё пройдёт, всё будет нормал…» - мысль додуматься не успела – глаза мужчины, до этого плотно зажмуренные, приоткрылись и получили новую дозу боли. На этот раз, от солнечного света.
Сфокусировав кое-как взгляд, игнорируя слезящиеся глаза, Аарон всё же оторвал от пола хотя бы верхнюю свою часть и сел, облокотившись спиной о диван.
Скарабеи в голове почти что мирно принесли ему напоминание о прошедшей ночи, вместе с солоноватым привкусом железа на языке и частичками земли под каёмкой ногтей.
Ладонь мужчины казалась страшно тяжёлой, но он всё равно не мог перестать тереть лицо.
Если каждое утро после превращения в волка будет таким паршивым (а сейчас Уэсти казалось, что оно ещё паршивей, чем все дни перед полнолунием вместе взятые), то он скорее попросит Аваду в лоб, чем согласится переносить всё это дерьмо снова и снова.
Ему, конечно, не обещали райских удовольствий от происходящего, но и о таком отходняке не предупреждали.
И тут напрашивалось два варианта: или эти гадёныши смерти его хотят, или подобная реакция только у него. А из последнего напрашивался неутешительный вывод, что он слишком стар для подобных качелей.
Следующая волна боли пришла неожиданно с обрушившимися на Уэсти громкими звуками. Он готов был дать руку на отсечение, что слышал, как Поларис за стеной дышит (причём сомнений в том, кто именно дышит, не возникало). Звуки обрушились на Аарона и практически сразу отступили, оставив его сипло дышать, ощущая, как скарабеи в голове недовольны.
Рука с неимоверным усилием стянула с дивана простыню и прикрыла наготу мужчины. В горле было сухо и определённо что-то болело, как будто он наждачки наглотался. Но молчать Уэсти не собирался.
- Эй! – запала хватило только на это, после чего мужчина закашлялся.

Все это происходило такое количество раз, что Струпьяр давно забросил провальную идею запомнить свой каждый отходняк. Все было и похоже, и непохоже одновременно. Каждое полнолуние приносило что-то новое, странное, привычное, свое, что легче было просто смириться и наслаждаться.
В этот раз ночь была беспокойная. Аарон, который впервые переживал свое обращение, был нервным зверем, норовил показать свою доминантность. В конечном итоге, Струпьяр быстро его прижал лопатками к земле, утробно, тихо рыча. Ему не требовалось громкого звука – самое страшное происходит именно в тишине. На какой-то момент два огромных зверя готовы были схлестнуться вновь, и этот раунд для кого-то был бы последним, но в какой-то миг Аарон все же принял свою капитуляцию. Струпьяр быстро забыл о случившемся – это были вполне нормальные разборки в стае. К тому же Шуши вела их все дальше – их ждала охота.
Дальше уже все было более рваным, потому что запоминать было особо нечего – обычное полнолуние, без казусов, просто теперь их четверо. Тихоня Поларис, заводная Шуши, Струпьяр и… и Аарон. Он нужен был ему, нужен был по своим причинам. Зверь внутри оборотня чувствовал что-то похожее и при этом что-то совершенно новое, неизведанное. Это и привлекало. А еще ему требовался трезвый взгляд на все вещи. Шуши была слишком преданна (хотя и могла возразить), Поларис – слишком тихоня.
Вот уж кто не отличался тихим нравом, так это…
- Твою маааать…, - послышался вслед за глухим звуком падения тела стон.
Аарон.
Струпьяр поморщился, выныривая из своих воспоминаний, забивая на все это с высокой внутренней колокольни. Фыркнул и нащупал ладонью рядом свои шмотки. Под пальцами оказались привычные джинсы – они почти что ласкали стянутую кожу. Каждый раз он будто купался в крови, и все стягивало неприятно. А всего-то побывал в шкуре волка, которая с каждым полнолунием становилась роднее.
Натянув джинсы на голое тело, даже не соизволив подняться со своего привычного места, из своего угла, только приподнимая бедра в нужный момент, Струпьяр осмотрел лениво комнату. Ну точно, Поларис где-то у себя, Оушен очнулась позже него и ушла в свой закуток.
- Ну ты и шумный, - строение горла тоже было непривычным, зато рычащее звучание было вполне даже ничего. Струпьяру оно нравилось – часть зверя была с ним, была в нем, звучала сейчас.
Спустилась Оушен, в своей манере выражая «любовь» к Аарону. Они явно показывали свою позицию друг против друга. Оушен, кажется, злилась на то, что Уэсти не хотел подчиняться альфе, а Аарон… ну это Аарон. Струпьяр не знал, как можно было бы его долго терпеть. Сам вожак уже давно забросил эти попытки и просто был в стае, руководя ею, как подсказывал зверь внутри. А там как-нибудь получится.
- Шуши, нежнее, - Струпьяр поднял голову от скомканных футболки и толстовки, которые сейчас играли роль самой прекрасной подушки. А потом оборотень откинулся назад, желая продлить этот момент спокойствия. Ему не хотелось слушать разборки, не хотелось этих оболтусов разнимать, не хотелось бежать к какому-то ПСу за очередным заданием. Ему нравилось это затишье. Оно звучало, кажется, как выходной. Какими бы выходные ни были у обычных магов.

Наблюдать за тем, когда кому-то — Аарону — плохо, было сплошным удовольствием. Наблюдать за тем, как кто-то — Аарон — огрызается на старшего, было еще большим наслаждением. С другой стороны, Оушен двигал и некий исследовательский интерес — хотелось узнать, понять, проверить нового члена стаи. Зачем-то же он бы здесь, по какой-то причине его обратили. И по такой же неизвестной причине он бунтовал против происходящего. Это было странно, непонятно, неизведанно. Это было интересно.
Но в то же время ей было трудно удержать себя от нападок в сторону Аарона. Интерес напополам с неприязнью разрывали Оушен изнутри, а ее волчья сущность этой ночью и вовсе подзуживала напасть, показать, кто здесь главный, проверить. Но Оушен настолько уже слилась со своей волчицей, что ей удалось быстро и без последствий унять эти порывы. Но если в обращенном виде ей не хотелось — пришлось смириться, пришлось загнать инстинкты глубоко в себя — нападать на Аарона, то вот сейчас ей было трудно удержаться от словесных нападок.
Да и помимо прочего было в этом какое-то эстетическое удовольствие. Особенно в тот момент, когда Аарон соизволил ответить. В своем стиле, но все же.
— Мо-олчу, — после недолгой паузы протянула она в ответ на ремарку Струпьяра. На вожака даже не пришлось смотреть — Оушен и прекрасно понимала, что он от нее хотел. А вот смотреть на то, как Аарон пытается подняться на ноги... О, это зрелище было отчасти медитативным.
Нет, через некоторое время решила Оушен, интереса в этом было совсем мало. Аарон ее, говоря простым языком, просто напросто бесил. Он бесил ее, как человек, он до дрожи выводил ее из себя и будучи волком. Ей казалось, что он нарушил некую константу, которая существовала, пока в стае их было только трое. Это было неприятно, это было странно, все ее естество протестовало против подобных изменений. Но спорить с вожаком — вредить самой себе, поэтому Оушен так активно переключилась на нападки в сторону Аарона.
Когда тот подошел — едва-едва, словно ребенок, который только учиться ходить, — Оушен едва различимо хмыкнула. О, сколько открытий чудных ему уготовано. А уж кое-кому будет приспособиться сложнее, чем ей или Эйдену — дети достаточно легко адаптируются к новым условиям. Как весь этот процесс будет протекать у взрослого? Ну, у Оушен будет время, чтобы понаблюдать за этим.
— А если нет? — тут же ощерилась волчица. Ей даже показалось, что она все еще обращена, что сейчас вот-вот бросится на Аарона, метя тому в горло. Но, быстро окинув его взглядом с ног до головы, она уняла свое сиюминутное желание и сделала шаг, оказавшись практически нос к носу со своим ненавистным членом стаи.
— Сначала холодный душ, потом делай, что хочешь, — серьезный взгляд, из которого ушла — на пару мгновений — неприязнь, — Я пока заварю чай, — и тут же, без всякого перехода, шагнула в сторону, освобождая Аарону путь.
Что бы она к нему сейчас не испытывала, насколько яростно не жаждала избавиться от его присутствия в стае, она ничего не могла с этим поделать. Стая есть стая.